Когда адвокат, выразив сожаление, вышел, Тэнго остался сидеть и невозмутимо разглядывать переданный ему конверт, лежавший на столе. Адвокат сказал, что его отец — настоящий, а мать действительно умерла. Возможно, что это неоспоримый факт. По крайней мере, в юридическом смысле. Однако, чем доказательней становился этот факт, то, казалось, все больше удалялась истина. Почему?
Тэнго вернулся в отцовскую палату и, сидя за столом, попытался разорвать прочно заклеенный коричневатый конверт. Возможно, в нем скрывается ключ к разгадке тайны. Но открыть конверт было непросто. В палате он не нашел ни ножниц, ни чего либо другого, что бы их заменило. Пришлось ногтями отрывать одну за другой липкие ленты. А когда с трудом открыл конверт, то обнаружил в нем еще несколько других конвертов, так же крепко заклеенных. Действительно, в отцовском духе. В одном содержалось наличными пятьсот тысяч иен — точно пятьдесят новеньких банкнот по десять тысяч, завернутых несколько раз тонкой бумагой. Был также листок бумаги с надписью: «Деньги на крайний случай». Несомненно, это написал отец. Небольшими, аккуратными, черта за чертой, четко выписанными иероглифами. Мол, «используй в случае необходимости для уплаты непредвиденных расходов». Отец не надеялся, что «законный наследник» будет иметь достаточно денег.
Самый толстый конверт заполняли вырезки из старых газет и похвальные грамоты. Все они касались Тэнго. Похвальная грамота за отличные успехи на математическом конкурсе в начальной школе и статья в местной газете. Фотография с полученными наградами. Аттестат об успехах в учебе, похожий на произведение искусства, с высокими оценками по всем предметам. Кроме того, другие документы, удостоверяющие его исключительные способности как вундеркинда. Фотография в форме дзюдоиста в средней школе, улыбающегося, с флажком победителя в полуфинале. Все увиденное потрясло Тэнго. Выйдя на пенсию, отец оставил жилье, которое ему предоставляла корпорация «NНК», и переселился в съемную квартиру в Итикаве, а напоследок оказался в санатории Тикури. Переезжая не один раз с одного места на другое, он почти не сохранил личных вещей. Кроме того, их отношения, отца и сына, в течение многих лет охладели. И, несмотря на это, отец не расставался с блестящим наследием того времени, когда Тэнго был вундеркиндом, как с чем-то очень для него дорогим.
Еще в одном конверте содержались различные документы, касающиеся работы отца как сборщика абонентской платы «NHK». Ежегодные награды его успешной, усердной работы. Несколько простых похвальных грамот. Фотография, сделанная совместно с коллегами во время экскурсии. Старое удостоверение личности. Записи о пенсии и уплаченных взносах за страхование на случай заболевания. Много непонятных подробностей о заработной плате. Документ о выплате при выходе на пенсию… Она была удивительно скудной, если учитывать, что отец гнул спину на «NHK» более тридцати лет. В сравнении с блестящими достижениями Тэнго в начальной школе, вознаграждение отца, казалось, равнялась нулю. Возможно, с точки зрения общества, отцовская жизнь действительно «равнялось нулю». Но для Тэнго она не была такой. Отец бросил на его душу тяжелый груз и густую тень. Вместе со сберегательной книжкой.
В этом конверте не было ничего, что свидетельствовало бы об отцовской жизни перед тем, как он получил работу в «NHK». Казалось, она началось только тогда, когда он стал сборщиком абонентной платы этой корпорации.
В последнем, маленьком и тонком, конверте была одна черно-белая фотография. И больше ничего. Ее, старую, но не выцветшую, будто пропитанную водой, покрывала бледная пленка. На ней было изображение родителей с ребенком. Отец, мать и ребенок. Судя по виду, младенцу не было еще и года. Мать, в японской одежде, нежно держала его на руках. За спиной виднелись тории [22] храма. Одежда подсказывала, что была зима. А посещения синтоистского храма, возможно, свидетельствовало о праздновании Нового года. Прищурив глаза, будто от яркого света, мать улыбалась. В межбровье отца, одетого в темное, немного великоватое пальто, образовались две глубокие продольные морщины. На его лице прочитывалось: «Я не могу все это принимать за чистую правду». Младенец, казалось, растерялся перед широтой и холодом мира.
Как ни крути, этот молодой отец был отцом Тэнго. С молодыми чертами лица, но уже на редкость зрелый, худой и с запавшими глазами. Напоминал бедного крестьянина из далекого села. Очень упрямого и подозрительного. С короткой стрижкой и сутулого. Он мог быть его отцом. Если да, то младенец, — возможно, сам Тэнго, а женщина, которая его держит, — его мать. Мать была чуть выше отца, с хорошей осанкой. Отец уже более тридцати пяти лет, матери — двадцать пять.
Конечно, эту фотографию Тэнго видел впервые в жизни. Вообще ему все еще никогда не приходилось рассматривать семейной фотографии. И не видел также собственной, с детских лет. Отец объяснял, что они жили бедно и не могли купить фотоаппарат, а также не имели возможности сфотографироваться всей семьей. Тэнго тогда в этом сомневался. И это в самом деле была неправда. Фотография, сделанная в то время, осталась. Их одежда не был роскошными, но вполне позволяли показаться перед людьми. Да и, казалось, не жили они настолько бедно, что не могли купить фотоаппарат. Тэнго сфотографировали вскоре после рождения, — видимо, в 1954–1955 году. Он перевернул фотографию — на ней не было ни даты, ни места фотографирования.
Тэнго пристально рассматривал лицо вроде бы своей матери. Изображение было маленьким и, к тому же, расплывчатым. Возможно, с помощью увеличительной лупы удалось бы разглядеть её мелкие черты, но такого инструмента, конечно, он не имел под рукой. Но он сумел приблизительно оценить её внешность. На овальном лице виднелся маленький нос и пухлые губы. Мать не была красавицей, но со своей миловидностью смотрелась неплохо. По крайней мере, по сравнению с неотесанным отцовским видом казалась гораздо изысканнее и умнее. И это обрадовало Тэнго. Ее волосы были аккуратно уложены, а лицо поражало выразительным выражением. Возможно, перед объективом фотоаппарата она напряглась. Японская одежда на ней немного скрывала форму ее тела.